– Усвойте же наконец, что вы теперь не детектив, не следователь. Вы больше не носите полицейский значок. У вас никакого официального положения.

– Гражданин свободной страны – разве этого не достаточно?

– Страна уже не та. В ней многое переменилось. – Он похлопал ладонью по папке с бумагами. – Убийство той женщины – печальное событие, не отрицаю. Но речь идет о более серьезных вещах. Мы призывали вас, мистер Босх, не касаться их. Иначе мы будем вынуждены принять меры.

– Засадите меня вместе с Мышонком и другими? Враги нации – так вы их называете? Людям известно, чем вы здесь занимаетесь? Я узнал Мышонка, когда меня вели в камеру.

– И отсюда вы заключили, чем мы занимаемся?

– Естественно. Вы его обрабатываете. Может, он и убил Анджеллу Бентон. И банковского охранника прикончил, и с вашим агентом расправился. Вас не заботит судьба Марты Гесслер? Она же была вашим человеком. Неужели страна изменилась так сильно? Или наша политика настолько беспринципна, агент Пиплз?

Я видел, что он оскорбился. Мои слова открыли старую рану. Но он решительно открыл папку и вытащил распечатку с фотографией Азиза.

– Откуда вы все это знаете?

– От ваших людей.

– Не порите чепуху! Никто из наших людей не разгласил бы…

– Тут и разглашать не нужно. И так все ясно. Видел я вашего агента в библиотеке. Заметьте, кстати, плохо он работает. Велите ему в следующий раз взять другой журнал, ну хотя бы «Спортс иллюстрейтед». Я просматривал газетные материалы и наткнулся на этот, сделал распечатку. Знал, что это вызовет подозрение у вашей службы, и не ошибся. В ФБР народ предсказуемый. Как только я увидел Мышонка, прояснилась общая картина. Деньги вы, конечно, нашли – под сиденьем его автомобиля. Выяснили, для чего они предназначались. А то, что с ограблением киношников связаны два или три убийства, вам на это наплевать. Справедливость по отношению к мертвым? Бред собачий.

Пиплз медленно положил мою распечатку в папку. Его лицо потемнело. Мои слова задели агента за живое.

– Вы не понимаете, что происходит в мире. Самодовольно рассуждать об абстрактной справедливости легче легкого.

Я улыбнулся:

– Скажите это политикам, которые так часто меняют правила, что скоро пойдет вообще игра без правил. Вот что происходит в мире.

Пиплз подался вперед.

– Вы знаете, куда с этими деньгами направлялся Азиз? Нет? Так я вам скажу. В тренировочный лагерь террористов. И не где-нибудь в Афганистане, а в сотне километров от нашей границы. Туда, где обучают наших убийц. Недочеловеков, готовых убивать нас дома, на улице, в самолете. Убивать днем и ночью. Им безразлично, кто мы и во что верим. Разве я не прав? Разве мы не обязаны бороться с ними?

Я откинулся к стене. Будь у меня стаканчик кофе, я не дал бы ему остывать на полу.

– Каждый должен выполнять свою работу, – заметил я.

– Замечательно! – В голосе Пиплза прозвучал сарказм. – Мудро. Я велю выгравировать ваше изречение на медной табличке и повешу в своем кабинете.

– На одном судебном процессе адвокат противной стороны произнесла фразу, которую я никогда не забываю. Привела слова философа, не могу сейчас припомнить его фамилию – у меня дома записана. Так вот она сказала, что всякий, кто борется с чудовищами, должен следить, чтобы самому не превратиться в чудовище. Иначе все пропало.

– Это Ницше. И вы почти правильно процитировали.

– Правильно цитировать или неправильно – не важно. Важно помнить смысл.

Пиплз достал из кармана мои часы и бросил их мне. На циферблате на фоне здания городского муниципалитета изображен полицейский значок. Часы показывали, что я пробыл в камере дольше, чем предполагал. На дворе, должно быть, светало.

– Убирайтесь, Босх. Если снова попадетесь нам на глаза, пеняйте на себя. Быстро окажетесь в наших руках. И ни одна живая душа не узнает, где вы и что с вами. Я вас предупреждаю.

Предупреждение напоминало угрозу.

– Буду числиться среди пропавших без вести?

– Называйте это как хотите.

Пиплз поднял по направлению к камере слежения руку, пошевелил пальцами. Щелкнул электронный замок, и дверь раскрылась. Я встал.

– Идите, вас проводят. И не забудьте, я оказываю вам услугу.

Я подошел к Пиплзу, посмотрел на папку у него в руках.

– Вы, как вижу, накладываете арест на мои бумаги. И на бумаги Лоутона Кросса.

– Да, они останутся у нас.

– Понимаю, из соображений национальной безопасности. Найдите среди фотографий ту, где снята убитая Анджелла Бентон. Посмотрите на ее руки.

– Зачем?

– Посмотрите внимательно и поймете, что я имею в виду.

В коридоре меня ждал агент.

– Сюда, – буркнул он, явно недовольный, что меня выпустили.

Мне хотелось снова увидеть Мусу Азиза. Еще раз заглянуть в его лицо. Не исключено, что он тот, кого я ищу. Пока Азиз здесь, мне его не достать – ни физически, ни юридически.

Мы миновали еще две двери с электронными замками и приблизились к лифту. Кнопок вызова на нем не было. Агент повертел в воздухе пальцами, и я услышал шум поднимающейся кабины.

Выйдя из лифта, он повел меня в подземный гараж. Там он крикнул механику, чтобы тот поднял дверь. В глаза мне ударил яркий солнечный свет. Я зажмурился.

– Как я понимаю, вы не отвезете меня?

– Доберешься сам. Желаю приятно провести день.

Я попытался придумать какое-нибудь остроумное замечание, но не сумел. Между нами опустился железный занавес.

20

Фэбээровцы побывали в моем доме. Этого следовало ожидать. Надо отдать им должное: операцию провели деликатно – не то что после обычного обыска, когда в комнатах все вверх дном. Большинство вещей оставалось на местах. Обеденный стол, где я разложил бумаги, касающиеся убийства Анджеллы Бентон, был чист, словно стеклышко. Создавалось впечатление, что, собрав документы, они отполировали столешницу. Мои заметки, докладные и досье – все исчезло. Они мне ничего не оставили. Я мрачно посмотрел на свое отражение на блестящей поверхности стола и решил, что, перед тем как сделать следующий шаг, надо поспать.

Я достал из холодильника бутылку минералки и отправился на заднюю веранду посмотреть, как из-за гор поднимается солнце. Подушка на плетеном кресле пропиталась утренней росой. Я смахнул капельки, сел и задрал на скамейку ноги. В воздухе чувствовался холодок, но на мне был пиджак. Я поставил бутылку воды на ручку кресла и сунул руки в карманы. После ночи, проведенной в камере, хорошо оказаться дома!

Из-за перевала Кауэнга выглянул солнечный диск. В рассеянном свете его лучей носились мириады мельчайших частиц. Надо бы надеть солнцезащитные очки, но вставать неохота. Я закрыл глаза и уснул. Мне снилась Анджелла Бентон, ее руки – руки женщины, которой я не знал, но она оживала в моих мыслях и тянулась ко мне.

Я проснулся через два часа. Лицо немилосердно жгло солнце. Жутко стучало в голове. Нет, кто-то действительно барабанил в переднюю дверь. Вставая, я нечаянно смахнул непочатую бутылку с ручки кресла. Она покатилась по веранде и упала в кусты. Я подошел к перилам. Веранда, поддерживаемая стальными укосинами, висела над глубоким ущельем. Никакой бутылки там не было видно.

Стук повторился, я услышал свое имя. Через гостиную и передний коридор я приблизился к двери и открыл ее. Передо мной стоял озабоченный Рой Линделл.

– Пора вставать, Босх, – произнес он, переступая порог.

Обеими руками я оттолкнул его от себя и помотал головой. Рой понял намек. Я вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь.

– Пошли в мою машину.

– Хорошо. Моя все равно на Вудланд-Хиллз.

Служебный автомобиль Линделла стоял на неположенном месте – на шоссе, у въезда к моему дому. По Вудро Вильсон-драйв мы добрались до поворота к Малхолланд-драйв. Наша поездка не имела намеченной цели.

– Что случилось? – спросил Рой. – Появился слух, что тебя ночью забрали.

– Это ваша команда работает.

– Не похоже, что тебя потрепали. У тебя даже румянец на щечках заиграл.